§ 1. Русско-турецкие противоречия на Западном Кавказе и развертывание национально-освободительной и антифеодальной борьбы.

Марксистско-ленинская наука заложила фундаментальную основу правильной оценке присоединения Кавказа к России как прогрессивного явления. Процесс добровольного политического присоединения кавказских народов к России начался уже в XVI веке. Но в конце XVIII—начале XIX столетия еще многие из них неминуемо стояли перед альтернативой: либо быть Поглощенными султанской Турцией и шахским Ираном, либо прочно присоединиться к Русскому государству. Вторая перспектива, несмотря на утверждение колониального режима, с чем народы Кавказа никогда не мирились, предвещала общее движение вместе с русским и другими народами огромной страны по пути социально-экономического и культурного прогресса. Россия по уровню своего общественного развития — способу производства, культуре и просвещению— стояла выше Турции и Ирана, хозяйственная и культурная жизнь которых характеризовалась косными формами. Эти страны к тому же были втянуты в дипломатическую игру Англии и Франции, рассчитанную на закабаление народов Востока. Поэтому, естественно, кавказские народы тяготели к России.

Разумеется, русский царизм учитывал благоприятную для себя обстановку. Но он вынужден был действовать весьма осторожно. Когда речь шла о Закавказском крае, Россия считалась не только с наличием таких соперников, как Турция и Иран, поощряемых Англией и Францией, но и с существованием за ее спиной «непокорных» кавказских горцев, некоторые из которых, благодаря проискам турецких правителей, оказались оторванными от России. Вместе с тем царизм стремился создать для себя здесь, как всюду на окраинах, социальную опору в лице местной эксплуататорской верхушки. Поэтому его территориальные приобретения были результатом не только прямых военных захватов, но также добровольного перехода местных владетелей в подданство России. Рус-

[ 30 ]

скому правительству приходилось даже сохранять за некоторыми из них право на внутреннюю автономию, хотя бы номинально. С течением времени царизм и здесь устанавливал режим национального гнета и бесправия, поскольку он, как известно, в принципе не терпел сохранения каких бы то ни было элементов государственности или каких-либо автономных прав у народов окраин 1.

В 1801 году к России была присоединена Восточная Грузия. Таксой переход в тех конкретно-исторических условиях был единственной возможностью для физического сохранения грузинского народа. Он предопределял дальнейшую судьбу не только феодально раздробленной Грузии, но и всего Закавказья. Этот факт имел далеко идущие прогрессивные последствия вообще для народов Кавказа, тем более, если рассматривать вопрос в широкой исторической перспективе, несмотря на тяжелые последствия колониальных устремлений царизма, определявшие основное содержание его политики в отношении этих народов. Отныне политика России на Кавказе состояла в обеспечении выхода к Черному и Каспийскому морям. Было совершенно очевидно, что без устройства на побережье Закавказья гаваней для причала судов своих флотилий, Россия не только не могла успешно развивать свою политику на Ближнем Востоке, но и сохранить только что присоединенную Восточную Грузию. Известный военный историк XIX века Р. А. Фадеев писал: «Между тем владычество на Черном и Каспийском морях, или в случае крайности, хоть нейтралитет этих морей, составляет жизненный вопрос для всей южной половины России, от Оки до Крыма, в которой все более и более сосредотачиваются главные силы империи и личные и материальные. Эта половина государства создана, можно сказать, Черным морем» 2. В этом плане значение факта образования в середине Закавказского края новой губернии Российской империи — Тифлисской — трудно, конечно, переоценить. При этом учитывалась также важность выступления Грузии на стороне России в ее борьбе с Турцией и Ираном, которое было обусловлено стремлением русского правительства решить ближневосточную проблему 3. Не упускались из виду и другие интересы — естественные богатства края и то, что он представлял удобный транзитный путь для торговли со странами Востока и т. д.  4

Встал вопрос о присоединении к России и раздробленной Западной Грузии, политические единицы 5 которой, желая изба-

[ 31 ]

виться от турецкого господства, а иные из них и в силу внутренних междоусобиц 6, также тяготели к союзу с Русским государством. В 1803 и 1804 годах под покровительство России вступили Мегрельское княжество и Имеретинское царство, а в 1810 году — Гурийское и Абхазское княжества, в Имеретии было упразднено царство. Владетели Абхазии 7, в частности, еще задолго до этого, с 70-х годов XVIII века, поддерживали политику грузинских царей — Ираклия II и Соломона I, направленную на сближение с Русским государством. Одним из выразителей этой внешнеполитической ориентации в начале XIX века был Келешбей Шервашидзе (Чачба). Он являлся правоверным мусульманином и утвердился в свое время правителем княжества при поддержке Оттоманской Порты, а своей резиденцией избрал вместо старинного центра Лыхны Сухумскую крепость, где находился усиленный турецкий гарнизон. Но, учитывая изменения обстановки — укрепление позиций России в Грузии и во всем Закавказье, стремление народов края к этому могущественному государству как к единственной силе, способной избавить их от агрессии со стороны восточных деспотий, большие затруднения последних во внутренней и международной жизни, Келешбей, рассчитывая удержать свои привилегии под покровительством России, с 1803 года непосредственно устанавливает связь с русским командованием на Кавказе. Однако указанные выше обстоятельства, в условиях сложных международных отношений, заставляли русских дипломатов соблюдать большую осторожность в решении вопроса о присоединении Абхазии, несмотря на то, что Россия, в свою очередь, была весьма заинтересована в этом. Завладев Абхазией, она могла с юго-запада вплотную подойти к другим горским племенам, находившимся под влиянием Турции и закрывавшим доступ к Черному морю, в связи с чем, как говорил К. Маркс, «ноги гигантской империи» были «отрезаны от тулови-

[ 32 ]

ща 8. Таким образам, речь шла о крае, который должен был стать плацдармом для расширения российских владений на Западном Кавказе. Кроме того, имелись в виду его богатые природные ресурсы, в первую очередь «корабельный лес».

Вскоре абхазский владетель идёт на открытый разрыв с Турцией, вступив уже в прямые переговоры с Россией, правда, оговаривая при этом определенные условия и в ряде случаев проявляя колебания. В 1806 году он возглавил общенародное восстание в султанской Турции и добился полной независимости Абхазского княжества. Более того, во время русско-турецкой войны 1806—1812 годов Келешбей для содействия русским войскам и Грузинским ополченцам в 1807 году посылает в Поти отряд, а главное — он не дал турецкому командованию возможности высадить десант на территории Абхазии и превратить ее в базу для своих военных операций 9. Турецкое правительство решительно не хотело примириться с потерей Абхазского побережья. Вместе с тем внутри княжества, под диктовку того же правительства, активизируется протурецки настроенная феодальная оппозиция, к которой примкнул и старший сын владетеля — Асланбей, племянник наиболее опасных политических противников Келешбея, эшерских князей Дзапш-ипа. В мае 1808 года Келешбей был убит заговорщиками при входе в переднюю своего сухумского дворца. Асланбей со своими приверженцами засел в Сухумской крепости, объявив себя владетелем Абхазии и вассалом турецкого падишаха, от которого он получал военную и материальную поддержку. Правительница Мегрельского княжества Нина Дадиани свидетельствовала о том, что из Константинополя прибыло судно с «разными подарками» и деньгами для Асланбея, которого турецкие правящие круги уверяли, что «всякая нужная помощь со стороны Порты будет ему оказана, относящаяся до войск и денег» 10. В итоге, если в 1807 году, во времена пребывания русского офицера Ф. Я. Скриневского, в Сухумской крепости имелось 16 пушек 11, то теперь здесь было сосредоточено около 100 пушек и несколько вооруженных судов 12. А о дальнейшей помощи Асланбею со стороны Турции свидетельствует тот факт, что уже вскоре после падения Сухумской крепости, в августе 1810 года, русским кораблям удалось задержать прибывшее из Константинополя турецкое судно с экипажем в 43 человека, на котором были найдены

[ 33 ]

три султанских фирмана на имя Асланбея, фалконеты, лафеты для пушек, соль, пшеница и т. д.  13

Второй сын Келешбея, Сафарбей, назначенный наследником еще при жизни престарелого владетеля и тогда же принявший христианство и православное имя Георгий, обратился за помощью к правительству России 14. Это совпало с возобновлением русско-турецкой войны и переходом русского командования к активным боевым операциям в Западной Грузии. Абхазский отряд под предводительством Манучара Шервашидзе совместно с гурийским и мегрельским ополчениями на стороне русских войск участвовал в изгнании турок из Поти, проявив при этом «редкую неустрашимость и храбрость» 15. Этому предшествовало занятие Анапы. Очередь стала за Сухумом. Манифестом Александра I от 17 февраля 1810 года Абхазия официально была присоединена к России 16. Но за абхазским владетелем было признано, с определенным ограничением, право управлять княжеством «по древним обычаям» 17. На этом этапе царизм удовлетворялся получением выгодных военно-стратегических позиций в борьбе с султанской Турцией и ее покровителями. В июне 1810 года из Сухумской крепости был изгнан турецкий гарнизон. В этой операции решающую роль сыграли русские военно-морские десантные части 18. Командир отряда, флота капитан-лейтенант Додт, в своем донесении от 20 июля 1810 года отмечал: «...Живущие в окрестности Сухума жители приходили ко мне во множестве и просили покровительства, желая притом быть вечно в подданстве России» 19. Асланбей же и наиболее преданные ему лица бежали в Турцию, потянув за собой немало связанных с ними людей. Надо сказать, что русское командование пыталось принять меры «для воспрепятствования к переселению абхазцев в Батум» 20. 3. Чичинадзе количество абхазских махаджиров 1810 года определяет в 5000 человек 21. Многие турки, покинувшие Сухум, рассыпались по всей Абхазии и «с ожесточением возбуждали народ против русских, толкуя, что Асланбей убил

[ 34 ]

своего отца, повинуясь воле аллаха» 22. Асланбей и его единомышленники, изменники и политические авантюристы, навсегда потерявшие место под солнцем на родине, в течение десятилетий тем и занимались, что постоянно тревожили жителей Абхазии и провоцировали переселение их в султанскую Турцию.

Главнокомандующий в Грузии генерал Ф. О. Паулуччи в январе 1812 года писал фельдмаршалу М. И. Кутузову о там, что Оттоманская Порта «все еще старается» держать в зависимости Имеретию, Малрелию «и всю Абхазию» 23. Но вот в мае 1812 года гениальным русским полководцем и дипломатом Кутузовым в Бухаресте был заключен мир с Турцией, по которому за Россией закреплялось побережье от устья р. Бзыбь до р. Риони, т. е. Абхазии, Мегрелии и Гурии, общим протяжением 200 километров 24. Сухум и Редут-Кале (Кулеви) превратились в опорные стратегические пункты России. Это не только надежно обеспечивало морские коммуникации с Крымом, но и пресекало турецкую военную экспансию на берегах Кавказа, укрепляя стратегические позиции и политическое влияние России здесь.

Следовательно, легко опровергается точка зрения представителей западноевропейской историографии (Вебстер, Темперлей, Дебидур и др.) о том, что Бухарестский трактат 1812 года лишь восстановил прежние границы между Россией и Турцией 25. Кстати, это утверждение явилось источником версии о том, что Россия будто бы отказалась выполнить условия Бухарестского мира, версия, которая так усердно использовалась в целях оправдания происков английской дипломатии, добивавшейся ревизии основных положений этого мира 26.

В 1813 году в местечке Гюлистан был подписан мирный договор и с Ираном, закрепивший присоединение к России ханств Азербайджана (Бакинского, Дербентского, Ганджинского и др.), части Восточной Армении, Дагестана. Иран отказался также от своих «претензий» на Грузию. Шах вместе с тем «признал» за Россией Мегрелию, Абхазию, Имеретию, Гурию 27. Таким образом, в начале XIX века Россией был достигнут значительный успех в борьбе за Закавказье. В центре Кавказа был создан важный форпост для распространения влияния на весь этот край. Правда, относительно Абхазии в тот период речь шла фактически толь-

[ 35 ]

ко о Сухумской крепости, где стоял небольшой русский гарнизон. Но значение «приобретения» данной крепости с «превосходной гаванью», «владычествующей над всем народам абхазским», было таково, что она делала русских «полными властителями того берега Черного моря» 28. С другой стороны, официальное присоединение Абхазии к России, как уже подчеркивалось, было фактом большой исторической важности для ее народа. Речь шла о том, что дальнейшая судьба абхазского народа определялась благотворным влиянием русского народа. В конкретной обстановке речь шла о включении Абхазии, в условиях ликвидации политической раздробленности Грузии в целом 29, в состав государства, развивавшегося по капиталистическому пути. Следовательно, Абхазия, несмотря на колониальную политику царизма, о чем подробно будет сказано в дальнейшем изложении, вступила в новую, прогрессивную полосу своей жизни, создавались предпосылки для хозяйственного и культурного развития. Особо следует отметить значение обеспечения внешней безопасности в развитии производительных сил края. Заметно ослабляются феодальные усобицы. Все это создавало предпосылки для установления более тесных отношений между абхазским и грузинским народами, традиционные связи которых были ослаблены трехвековым господством султанской Турции в крае.

Между тем начало XIX века для Османской империи, военно-феодальный характер которой определял весь уклад ее политической жизни, социальных отношений и основ народного быта, ознаменовалось дальнейшим обострением глубокого экономического и политического кризиса, который она переживала в течение многих лет. Закономерно усиливается в это время национально-освободительное движение порабощенных народов. Происходит обострение восточного кризиса, вопроса о судьбах турецких владений, вызванного усилением соперничества прежде всего между Англией и Францией.

Утверждение России в Закавказье постоянно вызывало беспокойство как Турции и Ирана, так и западноевропейских держав. В частности, турецкие правящие круги, используя напряженную международную обстановку в связи с нашествием Наполеона на Россию, которое вселило в них новые надежды на осуществление их агрессивных замыслов на Кавказе, упорно стремились к пересмотру Бухарестского трактата в части кавказских границ. Оттоманское правительство требовало вывода русских войск из преде-

[ 36 ]

лов Западной Грузии и передачи Турции всех занимаемых ими здесь укрепленных пунктов 30. Так, трапезундский сераскир Харнадар-оглу-Сулейман-паша предлагал русскому командованию на Кавказе «возвратить» крепость Сухум 31, а на исходе 1813 года, нарушив мирный трактат, ввел войска «в самую Абхазию»32. Но владетели Абхазии, Мегрелии и Гурии, которые, как ближайшие к турецким границам княжества, «весьма много» потерпели «от неприятельских набегов и неоднократных покушений турок покорить оные силою оружий», «не взирая на все угрозы неприятеля и на льстивые предложения 33, много раз Портою им делаемые», твердо прошили преданность России 34. За эту решительную борьбу против турецких реваншистов названные правители были вознаграждена: абхазский владетель Георгий Шервашидзе, в частности, получил чин генерала русской армии. Летом 1813 года эрзерумский сераскир Ахмед-паша также потребовал от русского командования вывода войск из Гурии, Мегрелии и Абхазии и передачи их «под власть султана» 35. Летом 1815 года новый эрзерумский сераскир Пехлеван-паша, сосредоточив на границе Грузии 20 000 войск (а трапезундский сераскир —15 000), вновь потребовал от главнокомандующего в Грузии и на Кавказской линии К. Ф. Ртищева «возвращения» Оттоманской империи Имеретии, Гурий, Мегрелии, Абхазии и некоторых других земель, ссылаясь при этом на постановления Бухарестского договора 36. «Впрочем

[ 37 ]

известно, — доносил главнокомандующий на Кавказе генерал А. П. Ермолов 28 марта 1818 года Александру I, — что, Порта Оттоманская требует всего восточного берега Черного моря...» 37. То есть, «Порта хотела бы владеть всем побережьем от устья Фазиса (Риони. — Г. Д.) до Анапы», — как сообщал русский посланник в Константинополе А. Я. Италинский еще 13(25) марта 1815 года К. В. Нессельроде. К этому он добавлял, что «значение, придаваемое Портой всем этим землям, объясняется легкостью, с какой оттуда можно наносить нам вред в случае войны» 38.

В то же время султанское правительство старалось использовать в своих интересах любое событие, происходившее на Западном Кавказе. Этому особенно способствовал тот факт, что Турция на протяжении трех первых десятилетий XIX века еще продолжала удерживать некоторые опорные пункты на Черноморском побережье Кавказа. Турецкие военачальники, имевшие резиденции в ряде крепостей, стремились распространить политическое влияние султана на местное население. Причем Анапская крепость 39 была превращена в резиденцию не только турецкого паши, но и иранской и англо-французской агентуры. Генерал-губернатор Новороссийского края дюк де Ришелье в своем сообщении от августа 1810 года военному министру подчеркивал, что анапский паша получил оружие со снарядами и деньги «на подкупление и соединение всех владельцев» черкесских, которые, собравшись в большом количестве, намеревались напасть на российскую границу 40. С 1821 года в Анапе сидел алчный делец Чечен-оглу-Хаги-Хасанн-паша, который систематически выписывал из Константинополя мулл и кади для судебных учреждений в крае 41. Как доносил Главнокомандующий на Кавказе А. П. Ермолов 9 июня 1823 года Александру I, горцы, готовясь к набегам на Кавказскую линию, отдалили свои жилища к самым горам, «сего требовал от них анапский паша» 42. А комиссар черкесской и абазинской торговли Тоуш 5 сентября 1826 года сообщал командующему черноморскими войсками генерал-майору Сысоеву о том, что шапсугам и натуханцам, собравшимся возле Анапы, Хасанн-паша предлагал, что-

[ 38 ]

бы они «утвердились в турецкой религии» присягами, что будут «наблюдать совершенно турецкий закон...» 43. В том же году анапский паша, в целях «утверждения владычества Турции над черкесами», дослал в горы 24 ефенди, а впоследствии «число мулл увеличилось». Вообще этот прожженный делец не щадил ни трудов, ни издержек 44 и даже два раза прибегал к вооруженной силе для обращения жителей к исламизму» 45. Он явно готовился к войне с Россией. В Анапу продолжали прибывать суда, нагруженные порохом, оружием, ядрами и амуницией. Гарнизон крепости был увеличен в соответствии с задачами войны 46. Анапа — «этот главный пункт сношения Константинополя с Кавказом» — являлась и центром работорговли на побережье 47.

Агенты Турции также пытались воспользоваться внутренними раздорами местного населения. Они разжигали межплеменную вражду и междоусобицы феодалов, всемерно содействуя тем, кто придерживался турецкой ориентации. Правящие круги Османской империи вместе с тем продолжали провоцировать пограничные инциденты. А. П. Ермолов просил у русского посланника в Константинополе Г. А. Строганова «настоятельного содействия» для прекращения всех этих «насильственных и неприязненных поступков, коими турецкие пограничные начальники беспрестанно нарушают спокойствие... границы и дружественные связи, каковые должны существовать между соседними державами» 48. Он обращался и к управляющему Министерством иностранных дел графу К. В. Нессельроде, чтобы тот со своей стороны подтвердил Строганову «о настоятельном требовании, дабы необузданная наглость и дерзкие поступки прекращены были» 49. Но последний на все это вынужден был заявить, что он не имеет «средств убедить Порту, упорствующую в своем равнодушии к принятию мер...»50.

[ 39 ]

Всеми этими мерами султанская Турция добивалась возврата своих утерянных позиций и мечтала превратить Северо-Западный Кавказ в неприступный бастион против Российской империй.

Таким образом, Черкесия (Адыгея), занимавшая западную часть Кавказского хребта вместе с прилегающей к нему полосой предгорий, опускающихся в Прикубанскую низменность, оказалась в фокусе, борьбы между Россией, с одной стороны, и Турцией и Англии — с другой. Было ясно, что не включив прочно в свой состав эту страну, а затем и Дагестан, Россия не могла сохранить за собой Закавказье.

Тревожная была обстановка и в Абхазии. Ее владетель генерал-майор Георгий Шервашидзе в рапорте на имя Александра I уже вслед за заключением Бухарестского мира писал, что некоторые его родственники-магометане, т. е. сторонники турецкой ориентации, мечтают о возвращении Сухумской крепости Турции, склонив к этому часть абхазского дворянства и пригласив турок, пытаются «произвести бунт». В связи с этим, дабы «Абхазские княжество не отошло по-прежнему во владение турецкого султана», владетельный князь просил о военной помощи, на что и последовало Высочайшее соизволение» 51. Наиболее же активные ставленником султанского правительства в Абхазии был тот же Асланбей Шервашидзе, который неоднократно, с помощью турецких сил, пытался овладеть Сухумской крепостью и тем самым отторгнуть Абхазию от России. К этому «незадачливому претенденту на абхазский престол как нельзя лучше применимы слова Адольфа Берже о том, что «при начале подданства лишившиеся престола цари и владетели бегали к туркам, находили у них приют, помощь и производили при их посредстве набеги и волнения в прежних своих владениях» 52. В этом деле к их услугам всегда были всевозможные турецкие агенты-авантюристы.

О действиях таких лиц в Абхазии в 1820 году французский коммерсант Поль Гибаль писал, что они стремились «обращать в магометанство как можно больше абхазов и особенно стараются поддерживать и разжигать у местных жителей враждебные чувства по отношению к русским», внушая им, что рано или поздно последние уйдут из Абхазии. Они сочиняли и иные небылицы; и это делали «в своих собственных интересах и в интересах своей страны» 53. А султанская Турция на население Абхазии и всего Западного Кавказа всегда смотрела, говоря словами историка Ф. А. Щербины, лишь «как на боевой материал, которым

[ 40 ]

Можно было во всякое время пользоваться в целях чисто турецкой политики» 54.

В таком же почти духе действовали и иранские агенты, рыскавшие по всему Кавказу. Во многих районах ими распространялись, например, шахские фирманы и прокламации, призывавшие к восстанию и истреблению «гяуров». Часть недовольной Россией местной феодальной знати оказалась агентурой Ирана 55. Декабрист А. С. Гангеблов (Гамгебладзе) отмечал, что в начале войны с Ираном, участником которой он был, «по горским мирным аулам стали появляться эмиссары от наследника персидского Аббаса-Мирзы, с целью возбудить между ними восстание против белого царя. Эмиссары эти снабжены были деньгам, но не более того, что было нужно для задатков; тем же из них, которые действительно отпадут от России, обещаны горы золота 56.

Для известного же успеха такой агитации и других антирусских акций со стороны Турции и Ирана здесь имелась почва, создавшаяся прежде всего жестоким характером колониально-завоевательной политики царского самодержавия и его военно-феодальными методами управления. Надо подчеркнуть еще раз, что политика царизма преследовала прямые завоевательные цели и по отношению к тем народам, которые добровольно присоединились к Российской империи. Заметим, что завоевательная политика царизма на Кавказе особенно активизировалась после завершения в Европе войн с наполеоновской коалицией 57. Николаевское правительство спешило полностью «покорить» кавказских горцев и включить в административную систему империи их земли. Внешнеполитические успехи нужны были ему, кроме того, для того, чтобы разрядить напряженную обстановку внутри страны, отвлечь народные массы от острых социальных вопросов и классовой борьбы. Стремление царизма к окончательному утверждению своего господства на всем Кавказе диктовалось также желанием обеспечить новые рынки сбыта и источники сырья для растущей российской промышленности, поскольку рамки внутреннего рынка была весьма ограничены и стеснены крепостническим

[ 41 ]

строем, желанием обладать торговыми путями, проходившими, через Кавказ в Иран и Азиатскую Турцию. Министр финансов граф Е. Ф. Канкрин еще в 1827 году предлагал «закавказские провинции» сделать сырьевой колонией Российской империи и требовал ограждения там интересов русского купечества и отмены льготного тарифа, установленного для Закавказья в 1821 году 58. Таким образом, внешняя политика царизма наглядно подтверждает ленинское положение о неразрывной взаимосвязи внешней политики государства с его внутренней политикой, обусловленной прежде всего социально-экономическим развитием страны 59.

Военно-феодальные же методы политики царизма на Кавказе, с предельной четкостью сформулированные позднее императором Николаем I в рескрипте на имя главнокомандующего на Кавказе И. Ф. Паскевича, заключались в «усмирении навсегда горских народов или истреблении непокорных» 60. Любое сопротивление кавказского населения подавлялось силой оружия в ходе карательных экспедиций. Генерал А. П. Ермолов откровенно заявлял: «Здесь (на Кавказе.— Г. Д.)... первый закон есть сила» 61. Суровый «проконсул» Кавказа применением именно этой «силы» в Гурии и Имеретин в 1820 году хотел «устрашить Грузию» всю 62. Во время похода только одного казачьего атамана Власова в 1822 году за Кубань было сожжено 17 черкесских аулов, угнано несколько тысяч голов скота, уничтожены посевы 63. О другом жестоком «покорителе» Кавказа, генерале П. С. Котляревском А С. Пушкин писал:

О Котляревский, бич Кавказа!              

Куда ни мчался ты грозой—

Твой ход, как черная зараза,

Губил, ничтожил племена...

(«Кавказский пленник»)

По словам великого поэта черкесы вытеснены «из привольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены» («Путешествие в Арзрум»). Страшную картину разорения гор-

[ 42 ]

ского аула нарисовал позднее и Л. Н. Толстой, заклеймивший царских сатрапов в своей повести «Хаджи-Мурат». В официальных материалах того времени нередко можно встретить и такое сообщение, что генерал Засс «решился... предпринять движение для истребления абхазского аула Гурмая, лежащего у вершин Ходза...» 64. Адольф Берже о результатах другого похода, совершенного царским отрядом в абазинский Дударуков аул, писал: «Существовал до 1829 года... был совершенно разрушен нашими войсками» 65. Ту же участь постиг тогда и Бибердов аул, часть жителей которого была «отведена в плен, остальные погибли» 66. Военный министр А. И. Чернышев, получив известие о разгроме Черноморской береговой линии горцами и резко осудив ее начальника, генерала Раевского, 12 апреля 1840 года приказал командиру Отдельного Кавказского корпуса немедленно направить карательную экспедицию в землю убыхов, категорически требуя «жечь и уничтожать их посевы, жатву и запасы» 67. По официальным данным, экспедиционный отряд генерала Н. Н. Муравьева в декабре того же года оставил «совершенно пустым» абхазское горное село Дал с населением, около 6 тыс. человек 68. Или же возьмем приказ М. С. Воронцова 69  от 19 ноября 1853 года по Отдельному Кавказскому корпусу, в котором отмечались «заслуга» генерала Козловского: «Истребил все окрестные аулы, а равно заготовления, сделанные жителями на зиму» 70. Так, царские войска «ураганом проносились по горским землям... оставляя за собою кровавые следы и груды развалин» 71. Жестокость царских властей на Кавказе доходила до того, что в мае 1852 года начальник Черноморской береговой линии получил приказание о запрещении продавать чугунные котлы «прибрежным непокорным горцам, дабы лишить их возможности добывать себе соль из морской воды» 72. Дело в том, что ввиду монопольного характера продажи соли и блокады побережья горцы вынуждены были в больших чугунных котлах ва-

[ 43 ]

pить из морской воды соль, которую они до этого покушали, главным образом у турецких торговцев. В одном только Геленжике, например, в 1851 году было продано горцам до 130 таких котлов 73.

Принявшие же новое управление кавказские народы на протяжении десятилетий управлялись столь же бессердечными и порочными царскими чиновниками. Даже сам генерал А. П. Ермолов, вскоре после своего назначения на Кавказ в 1816 году, весьма нелестно отзывался об этих деятелях в Грузии 74. «Если и приезжали в Грузию чиновники, — писал он, — то, конечно, большею частью такие, которые по ограниченным способностям и дурному поведению нигде уже в России не могли найти себе места. Вся цель их состоят только в том, чтобы, воспользовавшись определенным пособием, иметь возможность удовлетворить своим наклонностям» 75. Граф И. Ф. Паскевич в 1823 году также писал: «Народ страдал, правосудия не было... 3лоупотребление низших местных начальств доходило до высшей степени» 76. Хотя известно, что именно при Пашкевиче «репутация Кавказа, как страны, дающей способы сделать без особенных усилий и пожертвований быструю карьеру, была установлена» 77. Сенаторы Кутайсов и Мечников, произведшие ревизию управления Грузией в 1830—1831 годах, сообщали, что приставы управляют не как чиновники от правительства, а как помещики своими поместьями 78. Генерал Г. Й. Филипсон, вспоминая о периоде своей службы на Кавказе, писал, что край этот в то время являлся «убежищам и сборные местом разных пройдох и искателей средств вынырнуть из грязи или неловкого положения» 79. Начальник Черноморской береговой линии генерал Н. Н. Раевский, осуждавший вообще жестокую политику царизма на Кавказе, писал в 1841 году: «Наши действия на Кавказе напоминают все бедствия первоначального завоевания Америки испанцами» 80.

Он подчеркивал, что царские военачальники «мстили целым племенам за вину нескольких людей», уничтожая и стирая с лица земли целые аулы и села 81. Бичуя «произвол, злоупотребления и беспорядки», царившие в органах царской администрации на Кавказе, тот же Раевский восклицал: «В областях Кавказского края, где не введено гражданское управление, мы, частные начальники, более похожи на турецких пашей, чем на

[ 44 ]

русских чиновников» 82. Таким образом, говоря словами великого русского революционного демократа Н. А. Добролюбова, царское управление на Кавказе «не было совершенно сообразно с местными потребностями и отношениями» 83.

Кроме того, отрицательно сказывалось на экономическую жизнь и, следовательно, политическое умонастроение горцев то обстоятельство, что русские купцы пока что не могли удовлетворить их потребности в предметах первой необходимости. Генерал А. А. Вельяминов писал: «Впрочем, не должно думать, чтобы для горцев купцы наши заменили турецких, по крайней мере на долгое еще время». Далее он подчеркивал, что последние этим пользуются, а горцы не могут обойтись без торговли, без приобретения таких предметов, как соль, железо, оружие и пр.  Даже в 1840 году Н. Н. Раевский указывал на продолжающуюся безынициативность русских купцов и высказывался против «странного способа» снабжения «русскими произведениями» Закавказья. Он предлагал правительству, поощряя развитие торговли на берегах Абхазии и Черкесии, предоставить русским купцам и ремесленникам, желающим переселиться туда, льготы, чтобы привлечь к, экономическому развитию края «достойных негоциантов» 86. Положение осложнялось еще и тем, что, если такие прогрессивные для своего времени деятели, как Н. Н. Раевский, понимали необходимость широкого развития торговли с горцами и вообще установления с ними «мирных сношений» 87, то официальная политика на Кавказе, по словам того же Раевского, заключалась «в пагубных военных действиях» 88. Правда, для экономического завоевания кавказских районов российским капитализмом тогда еще не имелось необходимых предпосылок. Путь от Москвы, например, до Тифлиса на лошадях требовал около месяца. Кавказские горы были ареной ожесточенной войны. Без сильного военного конвоя

[ 45 ]

Нельзя было и думать провезти по горным ущельям обоз, груженый товарами. Главное же заключалось в том, что русская буржуазия была еще слаба, чтобы завладеть закавказским рынком 89. Но и ту торговлю, которая велась, в частности на Западном Кавказе, царизм пытался превратить в орудие своей колониальной экспансии 90. Вообще, как известно, колониальная политика царизма являлась фактором, весьма существенно тормозившим развитие производительных сил Кавказского края 91. Надо сказать, что царское правительство, опровергая «программу» «духа» Н. Н. Раевского, порой само старалось создать видимость мирной, благожелательной деятельности учреждением меновых дворов и т. д. 92 Такую мысль еще в 1836 году наиболее активно высказывал новороссийский генерал-губернатор граф М. С. Воронцов 93. Это было рассчитано на то, чтобы приглушить социальную борьбу, «расположить» кавказские народы к себе, по выражению того же Воронцова, «успокоить враждебный их дух» 94.

Нельзя не отметить и роль православной религии. В целях своей великодержавной политики царизм усиленно насаждал ее повсюду на Кавказе под видом «восстановления христианства». В 1851 году в Абхазии, например, были учреждены духовная миссия и архиерейская кафедра, состоявшие в ведении Синода через посредство Кавказского экзархата 95. Тогдашний наместник Кавказа М. С. Воронцов в связи с этим выражал надежду «на великие успехи... для того полезного в политическом виде влияния, которое мы в этих диких горах и плоскостях всегда должны получать от распространения нашей веры» 96. Однако методы и цель достижения этих «великих успехов», как и вся система действий и планы царизма, вопреки официальным утверждениям, только препятствовали действительно великому делу тесного сближения местного населения с русским народом. Да-

[ 46 ]

же такой типичный царский колонизатор на Кавказе, как генерал И. Святополк-Мирский, выражал недовольство по поводу деятельности русских миссионеров и результатов их деятельности: «По недостатку у нас нравственных элементов для такой деятельности все наши попытки в этом деле имеют какой-то характер, смею сказать, недостойный такой высокой и священной цели, и поэтому вместо успеха возбуждают часто лишь справедливые нарекания и ненависть. В Абхазии по этому вопросу случилось и существует то же, что и везде» 97.

Отдельные церковники по своей алчности не уступали тем чиновникам, о которых говорилось выше. Девяностолетний дурипшкий крестьянин рассказывал: «Пользуясь темнотой нашей, стали они (священники. — Г. Д.) изощряться, как бы извлечь от нас доходы, казенного жалованья им было мало» 98. Показательно, что верными помощниками русских миссионеров были абхазские князья и дворяне. Надо сказать, что антирусские элементы, в частности, турецкие агенты, стремившиеся воспользоваться вообще любым промахом русских властей, старались использовать неблаговидное поведение церковников.

Следует также подчеркнуть, что вся система национально-колониальной политики царизма являлась неразрывной частью его реакционной внутренней политики, направленной на сохранение крепостного права и соответствующего ему режима управления. Активизация политики царского правительства на окраинах в рассматриваемое время была связана именно со стремлением развивать эти феодально-крепостнические отношения вширь, а также обеспечить отечественную промышленность новыми рынками сбыта и источниками сырья 99. Проведение такой политики на Кавказе диктовалось еще и тем, что, несмотря на важное военно-стратегическое значение данного района, Россия практически не могла использовать его в экономическом отношении вплоть до второй полшины XIX века 100. Утверждение и упрочение военно-административного аппарата царизма на Кавказе, превращение его в колонию осуществлялось, как говорилось выше, крайне жестокими мерами. А это обстоятельство в свою очередь вызывало развертывание борьбы кавказцев, той борьбы, которая была направлена своим острием, в первую очередь, именно против насаждения колониально-крепостнических порядков. Свободолюбивые горцы Кавказа в этой справедливой борьбе, протекавшей временами в острой и сложной форме, вынуждены были пытаться использовать всякую возможность и помощь. И делали они это, разумеется, вовсе не

[ 47 ]

ради того, чтобы подчинить свою родину Турции или любому другому иностранному государству. Кстати, даже русские дворянско-буржуазные историки подчеркивали, что горцы не имели намерения присоединиться к Турции 101. Не случайно поэтому К. Маркс и Ф. Энгельс, которым прекрасно были известны внешнеполитические связи кавказских горцев, не осуждали их за это.

Таким образом, царские генералы и дипломаты в силу своей социальной ограниченности, крепостнической природы, движимые личными эгоистическими интересами, упорно придерживаясь военно-феодальных методов «усмирения», отбрасывали возможность мирного решения вопроса о кавказских горцах. А этим не преминули воспользоваться английские и турецкие правящие круги, преследовавшие свои корыстные цели. Для англо-турецких колонизаторов и работорговцев было крайне желательно продолжение войны на Кавказе, где они стремились установить свое господство. Поэтому с их стороны и было больше разговоров о помощи горцам, чем реальной поддержки.

Кроме того, надо иметь в виду, что в первой половине XIX века отдельные районы Кавказа резко отличались по своему социально-экономическому и политическому строю и уровню культурного развития. Следовательно, необходимо учитывать специфику социально-экономической структуры общества того или иного народа этого необыкновенно сложного края. Абхазия в этом отношении может быть ярким примером. Даже к моменту крестьянской реформы она оставалась, по существу, страной господства феодальных отношений и натурального хозяйства с весьма слабым развитием торговли и городской жизни, хотя в ней и наметились некоторые элементы товарно-денежных отношений. Вместе с тем здесь еще ощущались родовые пережитки и патриархально-общинные традиции, правда, они в значительной степени были феоадализированы. Наличие уже разлагающегося патриархально-общинного уклада наряду с отживающим институтом домашнего рабства и категории свободного крестьянства и составляли, главным образом, особенности социальных отношений феодальной Абхазии XIX века  по сравнению с ведущими районами Грузии.

В дореформенной Абхазии существовало довольно четкое классовое разделение населения с более или менее ясно очерченными правами и обязанностями каждого сословия. Причем эта социальная иерархия характеризовалась значительным числом ступеней. Феодальная знать была представлена двумя основными сословиями — князьями (тавады) и дворянами (аамста), которые,

[ 48 ]

свою очередь, подразделялись на категории. Для феодального землевладения было характерно соединение собственности на землю с политическими правами в отношении феодально-зависимого населения.

Крестьяне по своему правовому и экономическому положению также делились на отдельные категории. Основной из них являлись анхаю, составлявшие преобладающую массу всего населения страны (более 90 проц.), следовательно, «ядро» абхазского народа, главный производительный его элемент. Они хотя и давно не составляли однородной и устойчивой массы, но в целом занимали относительно лучшее положение по сравнению с другими категориями зависимых людей (ахоую—собственно крепостные, ахашвала или атвы — рабы и т. д.), а их некоторая часть, по существу, не была еще закрепощена. Эти крестьяне в известной мере обладали частной собственностью и вели самостоятельное хозяйство в рамках своеобразной абхазской сельской общины. В горных же районах страны процесс феодализации оставался незавершенным.

Патриархально-родовые пережитки переплетались с феодальными отношениями и, «как уже подчеркивалось, оказывали влияние на всю сферу экономического развития и классовых отношений, маскируя действительные отношения между помещиками и крестьянами, которые являлись в сущности феодальными, всевозможные повинности крестьян, присвоение помещиками прибавочного труда или продуктов непосредственных производителей часто выступали в форме «взаимопомощи», «подарков», «гостеприимства», (асасство), воспитания детей (аталычество) и т. д. Обратимся, например, к последнему обычаю. Видоизменив в своих интересах смысл древнего обычая аталычества, абхазские феодалы отдавали своих детей на воспитание крестьянским семьям 103, чтобы теснее привязать их к себе и обеспечить несение ими фактически феодальных повинностей. Отсюда и понятно, почему так часто между феодалами происходила борьба за воспитателей — аталыков. Причем пользовавшихся особой «известностью» феодалов признавали нередко многие общины, «усыновляя» и принимая на воспитание их детей и родственников, и таким образом эти помещики «увеличивали влияние на дела края» 104. Эти и другие пережитки дофеодального быта, как увидим дальше, сыграли роковую роль в истории абхазского махаджирства.

Царское «правительство, осуществляя колониальную политику, носившую сугубо классовый характер, старалось найти социаль-

 [ 49 ]

ную опару в местной феодальной знати, почему и поддерживало ее эксплуататорские права в отношении крестьянства. Эти феодалы широко использовались и в проведении политики разжигания национальной вражды 105. М. С. Воронцов, наместник на Кавказе в 1844—1856 годах, свою пресловутую политику полного слияния окраины с империей проводил именно через создание социальной опоры в верхах местного дворянства 106. Малограмотным и даже неграмотным князьям и дворянам присваивались офицерские и генеральские звания, выдавались крупные единовременные денежные пособия, устанавливалось высокое жалованье из казны, вручались награды и подарки. Возьмем для примера владетеля Абхазии Михаил Шервашидзе (Чачба), о котором наместник Кавказа, великий князь Михаил Николаевич, в 1864 году писал: «Правительство наше осыпало его щедрыми наградами — награждало всех, кого он желал, без суда отправляло в ссылку тех, кто казался ему опасным. Благодаря этой поддержке, власть кн. Шервашидзе, прежде весьма шаткая и неопределенная, сделалась вполне неограниченною...» 107. А за лет до этого, в апреле 1834 года, барон Г. В. Розен с грубой откровенностью писал абхазскому владетелю: «Что с вами будет, если сильная Российская держава, доставившая в Абхазии дому вашему первенство и всеми средствами поддерживающая вас, откажется от оказываемого покровительства, без которого вы и существовать не можете?» 108. М. Шервашидзе был удостоен званий генерал-лейтенанта и генерал-адъютанта. Помимо денежного вознаграждения за таможенные доходы, ему была пожалована ежегодная аренда в 10 тыс. рублей 109. Звание генерала армии имел и его отец — владетель Абхазии Георгий Шервашидзе. Другой крупный абхазский феодал — Кац Маргания (Маан), являвшийся правой рукой Михаила Шервашидзе во всех его делах, будучи совершенно неграмотным человеком, также достиг чина генерала русской армии, не говоря уже о многочисленных орденах и других знаках отличия, которыми осыпали его в течение десятилетий *).

Однако царизм в то же время старался постепенно ограничить права Абхазского княжества, как и других политических единиц Западной Грузии, и при помощи владетеля влиять на его

[ 50 ]

внутреннюю жизнь. Не случайно В. Н. Григорьев «общего абхазского владетеля» называл «назначенным» царским правительством 110. В ряде случаев речь шла не только об ограничении политических привилегий местных феодалов, но и о проявлении к ним великодержавно-презрительного отношения. Кроме того, многие из князей и дворян лишались таких важных источников своего Обогащения, как набеги на соседей и работорговля. Эти феодальные круги, часть из которых к тому же давно придерживалась турецкой ориентации вследствие религиозной общности, материальной заинтересованности в торговых отношениях с Османской империей и т. д., становились в оппозицию к «новому порядку» в крае. Они пытались использовать недовольство народных масс колониальными методами управления.

Между тем русско-турецкие противоречия на Кавказе все более осложняются русско-английскими отношениями. За спиной Османсой империи неизменно стояла буржуазная Англия. Это и понятно. В XIX веке Кавказ, как уже подчеркивалось, приобрел значение одной из важнейших позиций в борьбе европейских держав за преобладание в районе Черного моря и Передней Азии; предметом особого внимания Кавказ делали и его природные богатства. В рассматриваемой конкретной обстановке английские дипломаты, стремясь помешать утверждению России на Черноморском побережье, всемерно поддерживали требование ревизии Бухарестского трактата и вообще реваншистские устремления султанской Турции на Кавказе. Турецкие же феодалы еще долго строили несбыточные планы возвращения Оттоманской империи к границам XVII—XVIII веков. Русский посланник в Константинополе Г. А. Строганов в письме от 2 декабря 1818 года на имя главнокомандующего на Кавказе А. П. Ермолова подчеркивал, что активизация враждебных действий Турции была обусловлена внушениями «завистливых держав, особливо Англии...» 111. Последняя рассматривала Турцию как серьезную силу для ослабления России на Кавказе.

Однако царское правительство в начале 20-х годов еще не проявляет решительности в вопросе о кавказских границах. Более того, оно готово было даже пойти на известные уступки. Так, в 1820 году управляющий Министерством иностранных дел К. В. Нессельроде высказал мнение о том, что, поскольку пребывание русского гарнизона в Сухуме является основанием для обвинений России в невыполнении Бухарестского трактата, лучше было бы совсем оставить эту крепость и вывести русские войска из Абха-

[ 51 ]

зии . Только вследствие резкого протеста генерала А. П. Ермолова  данное (предложение не получило «высочайшего одобрения». Причем Ермолов еще до этого предполагал, напротив, усилить гарнизон Сухумской крепости и соорудить новое русское укрепление в Гаграх для противодействия иностранным державам на Черноморском побережье.

В 1821 году в Абхазии вспыхнуло восстание, которое еще больше осложнило положение в этом крае. Это стихийное движение масс антиколониального характера пытались возглавить и использовать в своих целях враждебные России феодально-клерикальные элементы, главным образом, протурецкой ориентации. В нем приняли участие и те представители местной феодальной знати, которые были возмущены грубым вмешательством царской военной администрации во внутренние дела Абхазского княжества. Турецкие паши в Поти и Трапезунде, быстро среагировав на события в Абхазии, немедленно перебросили сюда Асланбея Шервашидзе, снабдив его оружием и деньгами 114. Сам Асланбей не только не скрывал, но, напротив, всячески подчеркивал, что он пользуется покровительством и поддержкой турецкого султана. Он уверял народ, что имеет фирман от султана Махмуда II об утверждении его «абхазским беем». Асланбей, кроме того, распускал провокационные слухи о том, что будто бы русский посланник в Константинополе заявил о согласии царя вывести войска из пределов Абхазии. Тем самым отцеубийца имел в виду ослабить политическое влияние тех своих противников из рядов местной знати, которые придерживались русской ориентации 115. Однако, несмотря на все усилия, Асланбею не удалось и на этот раз собрать достаточно крупные силы. Он вынужден был пополнять свои банды за счет наемников, завербованных с помощью анапского паши и некоторых черкесских феодалов. Но это оказалось совершенно недостаточным, чтобы овладеть Сухумской крепостью. Сторонники Асланбея и в целом участники движения были разбиты военным экспедиционным отрядом генерала М. Д. Горчакова. При этой операции последний действовал типичными для царского администратора военно-феодальными методами. По свидетельству участ-

[ 52 ]

ника экспедиции, грузинского историка Нико Дадиани, войска «совершенно сожгли и опустошили» Сухум и его окрестные деревни, не пощадив даже дворца владетельных князей 116. В северо-западной части Абхазии, на левом берегу р. Бзыбь, царские войска также «опустошили много места и взяли добычу», а для «устранения» населения повесили двух повстанцев 117.

С конца 1821 года обстановка обострилась и на Кубани, в связи с углублением русско-турецких противоречий по вопросу Греции, где в это время развернулось национально-освободительное движение, направленное против турецкого деспотизма. Как писал один дореволюционный автор, на Кубани «мелкие набеги стали принимать характер уже открытых вторжений. Турецкая пропаганда на Кавказе приняла весьма опасный характер, а замятие Кабарды русскими войсками дало еще больший толчок этому движению. Турция не могла не понимать, что покорение Кабарды есть первый шаг к покорению Черкесии, а в ее планы не вхкодило уступить России обладание страною, богатой и дарами природы и воинственным населением, выставлявшим превосходнейшую легкую конницу» 118. Анапский паша продолжал с большим «радушием и даже почетом» принимать всех бежавших от царских властей кабардинских князей и селить их на Урупе, в ближайшем соседстве от границ русских владений. А эти «гордые и отважные князья», «оскорбленные в своем достоинстве», «пылали мщением к России, и охотно становились во главе всякого военного предприятия, принимая на себя предводительство партиями» 119. Кстати, у анапского паши убежище нашел и Асланбей Шервашидзе.

В 1824 году в Абхазии снова вспыхнуло пламя восстания. Снова вмешивается в «дело» Асланбей, прибывший на турецком корабле из Анапы. Генерал Горчаков во главе еще более крупного экспедиционного отряда был направлен в «мятежную» страну. Вдохновитель жестокой колониальной политики на Кавказе генерал А. <П. Ермолов предписал ему действовать «в оной огнем мечом... щадя лишь дом владетеля...» 120. И снова запылали целые деревни. Асланбей Шервашидзе, «проклинаемый всеми и всюду преследуемый, бежал в Турцию» 121. Абхазские крестьяне не пошли за турецким ставленником, а другого руководителя у них

[ 53 ]

пока не было. Вместе с тем размах движения напугал и тех феодалов, которые вначале примкнули к нему. Не случайно вскоре после подавления этого восстания 130 абхазских князей и дворян принесли торжественную присягу на «верность» русскому царю 122. Но многие из них последовали за Асланом, причем со «своими людьми», как и в 1821 г., когда тот одних «заложников» увел 56 чел.

Начальник Черноморской береговой линии вице-адмирал Л. М. Серебряков впоследствии (1852 год) дал восстанию 20-х годов в Абхазии такую оценку: «Оно не только было натравлено против русского (царского. — Г. Д.) владычества, но имело вместе с тем преимущественно характер революции низших сословий против господствующего класса в Абхазии» 123. Подобные восстания в 20-х годах имели место и в других районах Кавказа —в Имеретии и Гурии (Западная Грузия), Кабарде, Чечне и Адыгее.

Правящие круги Турции и Ирана пытались максимально использовать в своих интересах новый подъем народно-освободительного движения на Кавказе. Во второй половине 20-х годов еще больше активизируются, в частности, действия турецких агентов на Западном Кавказе; как писал командующий русскими войсками на Кавказской линии генерал Г. А. Эмануэль 17 июля 1828 года графу Паскевичу, «распространившись по разным владениям, они стараются возбудить в народе ненависть» к России 124. А сераскир Анапы Осман-паша «по воле своего государя» послал в Абхазию Ахмед-пашу управлять этой страной» и вооружить ее население против русских. Орудовали здесь и другие турецкие агенты, в том числе тот же Асланбей Шервашидзе, кстати, получавший от султана «пожизненный пенсион» 125. Вместе с тем продолжалась переброска сюда, контрабандным путем, оружия и боеприпасов непосредственно из Турции. Так, в июне 1829 года русский корвет захватил судно, шедшее из Трапезунда, в котором оказалось много «военных снарядов» и 26 конвертов с «турецкой надписью», адресованных разным лицам. Судно пригнали в Сухум, где его груз сдали местному коменданту 126.

Одним словом, «турки настойчиво и систематически стремились утвердить свое влияние по всему европейскому берегу Черного моря; но так как это касалось насущных интересов России, неизбежны были столкновения, разрешение которых кончались войнами России с Турцией» 127. Речь идет о русско-турецкой войне 1828— 1829 годов, в результате которой «спорный вопрос» о прибрежных землях был окончательно решен. Адрианопольский трак-

[ 54 ]

тат 1829 года санкционировал притязания России на Кавказ. Статья четвертая этого договора гласила, что «весь берег Черного моря от устья Кубани до пристани св. Николая (Шекветили.— Г. Д.) включительно пребудут в вечном владении Российской империи» 128. Другими словами, Оттоманская империя лишалась всех опорных пунктов на Черноморском побережье Кавказа, включая Анапу и Поти. Причем за последней закреплялось побережье, которое включало в себя территории Абхазии и Мегрелии, присоединение еще по Бухарестскому миру 1812 года. Таким образом, в итоге этой русско-турецкой войны политическая обстановка на Западном Кавказе существенно изменялась в пользу России. А еще до этого, в 1828 году, был заключен мир с Ираном в Туркманчае. Завершился длительный и сложный процесс присоединения Закавказья к России 129. Все это являлось крупной дипломатической победой России, упрочившей ее позиции на Востоке, вопреки претензиям Англии 130.

Что касается Турции, то условия Адрианопольского мира не только пресекали ее военную экспансию в указанном направлении, но и подрывали ее экономическое и политическое влияние на Западном Кавказе. Наносился удар процветавшей здесь ранее работорговле, а также меновой торговле самшитом, пушниной, кожей и проч., которая велась на береговых базарах с приезжавшими из Анатолии купцами. Неизбежно было падение политического престижа и проурецки настроенных феодально-клерикальных элементов среди широкой массы населения. Это относилось также к влиянию ислама, «которое и без того не было прочным» на Западном Кавказе 131. На все это враждебные России силы отвечали усилением пропаганды среди горцев, в результате чего в 1829—1830 годах последовало новое переселение, которое на Абхазии, в частности, отразилось существенно — 10 тысяч человек, если верить сообщению Чичинадзе 132.

[ 55 ]

Кавказские горцы не признали Адрианопольского трактата. Во-первых, потому, что он был заключен без их участия. Во-вторых, и самое главное, подавляющее большинство горцев никогда не считало себя подданным, в полном смысле этого слова, турецких султанов. Говоря словами историка Ф. А. Щербины, они «не признавали чужой власти над собою и терпели турок как единоверцев, а не владетелей» 133. И, действительно, в политическом и культурно-экономическом отношениях зависимость кавказских горцев от Оттоманской империи была больше номинальной, чем фактической 134. Таким образом, «Адрианопольским трактатом Оттоманская Порта уступала России права свои на кавказские племена, обитающие по восточному берегу Черного моря, — права, которых до того никто из горцев не признавал и Порта никогда не имела в сем крае средств достаточных для их поддержания» 135, Следовательно, как писал К. Маркс, «Турция не могла уступить России то, чем не владела сама» 136. Далее он подчеркивал, что «Черкесия всегда была настолько независима от Порты, что даже в те времена, когда в Анапе еще находился турецкий паша, Россия заключила несколько соглашений с черкесскими вождями о прибрежной торговле...» 137.

Но горские народные массы не желали и власти российских императоров, опиравшихся на Ермоловых, Зассов, Горчаковых и Муравьевых — на этих жестоких «покорителей» Кавказа. Жители окрестностей Адлера (Лиашв и др.)—садзы (джигеты) в письме к генералу А. М. Симборскому от июля 1837 года писали: «Если вы (царские власти.— Г. Д.) говорите, что ваш падишах дал вам эти горы, он нас не уведомил, что отдал вам нас лично; и если бы мы знали, что эти земли вам отданы, то мы не остались бы на них жить» 138. А черкесы в следующем году ему же писали: «Вы говорите, что по Адрианопольскому миру земля наша вам отдана; но это несправедливо; мы с незапамятных времен ни чьими рабами не были; неужели впредь мы ими будем?» 139. Отказываясь и от повиновения царским колонизаторам, горцы Кавказа решались с оружием в руках отстаивать свою независимость. Недаром генерал А. А. Вельяминов войну на Кавказе сравнивал с «осадой обширной и сильной крепости, где с успехом можно продвигаться вперед

[ 56 ]

только шаг за шагом» 140. Вскрывая подлинные причины возникновения, затяжного и самоотверженного характера борьбы горцев против царского господства на Кавказе, Н. А. Добролюбов писал: «...Едва ли нужно прибегать к чуду для того, чтобы растолковать причины непрерывной ненависти свободных горских племен к русскому владычеству. Все дело разрешается гораздо проще: во-первых, ненависть к чужому господству вообще сильна была в горьких племенах; во-вторых, наше управление на Кавказе не было совершенно сообразно с местными потребностями и отношениями» 141.

Если до заключения Адрианопольского мира царское правительство, опасаясь внешнеполитических осложнений, особенно с Англией, не преследовало широких наступательных операций (война с Ираном и Турцией сорвали осуществление плана «покорения» Кавказа, разработанного А. П. Ермоловым), то теперь, когда упрочилось положение России на Ближнем Востоке и укрепились ее позиции на Черном море и Кавказе, николаевская дипломатия подготовила почву для утверждения колониальной администрации силой оружия на всей территории между Кубанью и берегом Черного моря. Отныне вопрос ставился категорически: полная «покорность» горцев или их физическое истребление. Так и сформулировал свою политику на Кавказе Николай I в упомянутом выше рескрипте на имя графа Паскевича после окончания русско-турецкой войны 1828—1829 годов. Поздравляя по этому поводу своего фаворита, он писал: «Кончив, таким образом, одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее — усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных» 142. Царское правительство именно после заключения Адрианопольского мира, который оно считало юридическим основанием для упрочения своей власти над кавказскими народами, приступило, притом немедленно, к разработке широкого плана «покорения» горцев, которым предусматривалась целая серия военно-политических экспедиций. Следовательно, присоединение территории, находившейся между Кубанью и берегом Черного моря, мыслилось в Петербурге не иначе, как в форме завоевания.

В отношении Грузии правительство Николая I могло теперь меньше считаться с местными феодалами. Еще в 1810 году было упразднено Имеретинское царство, а в 1828 году подчинено власти русского царя и Гурийское княжество. Тогда же граф Паскевич начал во всех административных органах заменять

[ 57 ]

грузинских дворян русскими чиновниками и жаловаться царю, что в Грузии «существует смешение законов грузинских с русскими». Проводившие ревизию Закавказского края сенаторы Е. И. Мечников и П. И. Кутайсов также высказались за введение здесь русского управления и общеимперских законов 143.

В феврале 1830 года была предпринята военная экспедиция в Джарскую и Белаканскую области, завершившаяся для царизма успешно. Однако тем временем обстановка на Кавказе в целом накалилась. В Дагестане и Чечне широкий размах приняло мюридистское движение. Заволновались и закубанские горцы. Эти и им подобные факты, а также то, что возвращение русских войск с турецкого фронта задержалось, вынудили Паскевича пересмотреть прежний план и предложить императору новый. По этому плану намечалась серия более мелких экспедиций, пятая из которых падала на Абхазию. При этом царская администрация делала вид, что эти походы вызывались «поведением» горских народов и имели целью покончить с «хищничеством и грабежом», которыми якобы занималось местное население 144. Социальные верхи горцев, по крайней мере, известная их часть, всячески стремилась войти в союз с царской администрацией. Согласно указанному плану, все военные экспедиции предполагалось осуществить к августу 1830 года, т. е. до возвращения пехотной дивизии с турецкого фронта, после чего Паскевич собирался приступить к основной военной операции — «покорению» Чечни. Но не все то, что предусматривалось планом Николая I и Паскевича, осуществилось в 30-х годах. Французский ученый и путешественник Фредерик Дюбуа де Монперэ, посетивший Кавказ как раз в указанном десятилетии, утверждал, что когда Паскевич покинул Кавказ, «почти не было заметно никаких успехов в достижении этого грандиозного проекта» 145. Как известно, Кавказская война затянулась и закончилась лишь в 60-х годах.

Это относится и к «Абхазской экспедиции». Граф Паскевич, излагая свой взгляд на положение Абхазского края и «главные причины», вызвавшие завоевательные цели, писал: «Хотя сия часть земли более тридцати лет считалась под влиянием нашего правительства, но мы не имели средств удержать оную в повиновении...» 146. Поскольку при таком положении Абхазия была «известна очень мало», а она, как мы видели, включалась в «обширный план покорения горских земель», Паскевич распорядился о предварительном сборе «всех сведений» о ней. Такой материал, действит-

[ 58 ]

ельно, представлял бы большой интерес «для истории страны и народа» 147. Но Паскевича на самом деле интересовала стратегическая сторона дела, хотя и здесь не достигли заметного успеха, а намного позже Теофил Лапинский замечал, что «одно из важней их условий успешной борьбы» обитателей Западного Кавказа против царской России — именно «незнание русскими этого края» (отсутствие карт, топографических описаний и пр.) 148. План «обширного предприятия» —(«Абхазской экспедиции»,—разработанный Паскевичем в начале 1830 года и затем утвержденный Николаем I, имел конкретной целью «продолжение и освоение сухопутного по берегу моря сообщения от крепости Анапы до Поти» 149. В том же году экспедиция заложила укрепления в приморских пунктах — Бамбора, Пицунда и Гагры. В частности, Гагринские теснины — ворота в Абхазию, названные Паскевичем «Кавказскими Фермопилами», должны были отрезать Абхазское княжество, в первую очередь, от садзов — джигетов и убыхов, почему этими горцами во главе с Хаджи-Берзеком-Дагомуко (Адагуа-ипа) было оказано здесь упорное сопротивление русской десантной части 150. Владетель Абхазии М. Шервашидзе действовал активно на стороне последней. Асланбей, проживавший в это время в Джигетии, снова бежал в Константинополь. А наибольшая часть народа, как писал Паскевич, «не имела решительной привязанности... к правительству и буйную свою свободу считала дороже всего» 151. На этом закончилась широко задуманная, но плохо подготовленная «Абхазская экспедиция». Береговая полоса между Гаграми и Анапой осталась не занятой царскими войсками. Сухопутное сообщение, которое предполагалось проложить между указанными пунктами в 1830 году, было осуществлено лишь в 1864 году. Но на Абхазском побережье уже в 1834— 1835 годах была проведена военная дорога, соединявшая все укрепления на этой территории. А в 1837 году началось новое продвижение войск вдоль Черномор-       

[ 59 ]

ДАЛЕЕ ТЕКСТ В РАБОТЕ

Примечания